Есть такое поверье, что на Пасху солнце на восходе "играет". Но бывает это не каждый раз. И видеть может не всякий.
*******
- Ты знаешь, что на Пасху солнце играет?
- Как это?
- Да просто играет и все. Я вот видел уже, — пробубнил Алеша, тщательно обгрызая яблоко до плодоножки.
"Как он может есть и говорить одновременно. Ничего же непонятно" — досадливо поморщилась Маша.
Ей и нравилась и не нравилась идея поехать на Пасху в незнакомое место. Но выбора особо не было, родители решили, что в 13 лет она еще слишком мала, чтобы иметь право голоса, и отправили дочь с семьей друзей к знакомому священнику в какую-то там далекую губернию. Так что теперь она была вынуждена томиться в субботней электричке, забитой до отказа людьми, мешками, велисипедами. Хорошо хоть сесть смогли. Маша тут же достала книжку.
- Что читаешь? — спросил Алеша.
Друг детства тоже в этот момент доставал книгу.
Маша молча показала обложку детективной повести, где события происходили на стыке современности и VII в. до н.э, когда возникла культура скифов. Она втайне гордилась своим увлечением, порой представляла себя на раскопках: кругом археологи, скифы, курганы, золотые украшения. Хотя бы черепки.
Поняв, что у подруги в руках "худлит", Алеша скорчил брезгливую гримасу и продемонстрировал ей учебник лингвистических задач (вернувшись из поездки, Маша даже купила такой же. Ей повезло, что в конце книги предусмотрительно прилагались решения и ответы).
- Так что значит солнце играет? — Она решила ускользнуть с зыбкой почвы ее бескультурья.
- Да откуда я знаю. Мы вышли на берег после службы, и папа сказал: "Смотрите внимательно! Сейчас солнце начнет играть". Но тут нас позвали к столу, и я пошел есть куличи.
Маша посмотрела на хвостик яблока в его руке — друг называется. Смеется над ее любовью к приключениям, а яблоко не предложил откусить. Да еще и хвастается тем, о чем и понятия не имеет. Ужасная Пасха будет. Она заранее знала, что ужасная. Алеша станет постоянно вышучивать ее, его папа отмалчиваться. И никто не пожалеет ее, не заступится. Тем более, что и из знакомых больше никто не поехал. Вот тебе и Пасха. Воскресение Христово. Самый главный праздник станет для нее худшим днем года.
*********
Ирина была некрасивой. Сразу родилась некрасивой девочкой. Брата мама всегда считала хорошеньким, а глядя на нее морщилась. Мама была элегантной дамой типажа Коко Шанель, а она — здоровенная дылда. Некрасивая, угловатая, не кудрявая — с вороньим гнездом на вечно скособоченной голове. Голос каркающий. Глаза колючие. Такой и подросла: не выправилась. Замуж вышла нелюбимой. Дети равнодушно смотрели сквозь нее. В 70-ые брат сбежал в Америку. Вернее не вернулся, поехав в командировку, а она осталась ухаживать за мамой. Та до последнего дня все также морщилась, глядя на дочь, но помощь принимала.
А когда мама умерла, Ирина пошла в церковь и попросила ее крестить. Ни детям, ни мужу ничего не сказала: дети выросли, собой могла заняться сами, муж ушел к другой. В храм она ходила нечасто, но ходила. К батюшке одному пристала душой, и он вроде не отвергал ее, слушал сиплые исповеди, иногда подшучивал необидно. Поругивал — тоже бывало. Но близко она ни с кем на приходе так и не сошлась: сторонились ее нелюдимости, роста, глаз. Постепенно она перестала ходить в церковь. Какой смысл, если она никому там не нужна, неинтересна. И ничего не случилось — какой была жизнь, такой и осталась. Батюшку только жаль было потерять. Но она давно привыкла к потерям, переживет и эту.
********
В село они приехали к вечеру. Заниматься детьми было некому: отец Николай, едва благословив всех, побежал святить куличи в храм, матушка Катерина готовила праздничный стол. Их дети спали перед службой. Маша с Алешей вышли во двор.
- Пойдем к реке! — крикнул Алеша и рванул куда-то через забор.
Маша понятия не имела, что там, куда они приехали, есть река. Она медленно вышла за ограду, поплелась по дороге, опустив голову, пока взгляд не уперся... в лес. Прямо под ее ногами был лес!
- Стой, дурная! Куда тебя несет! Утонешь! — откуда ни возьмись образовался Алешин папа. Схватил ее и потащил в сторону.
Оказывается, лес был не под ногами, а на другом берегу здоровенной реки. Но тот берег был намного ниже. Зато этот, где и стоял храм, заканчивался отвесным обрывом. Маша мгновенно догадалась, что ее сейчас будут ругать, поэтому, вырвавшись, вбежала в дом.
- Иди, деточка, поспи перед службой. Поднимайся наверх, девочки на чердаке отдыхают. И ты ложись на свободную кровать. — Голос матушки звучал устало, но ласково. Она явно не знала, что «деточка» только что чуть не скатилась под откос, едва не свернула себе шею и не сделала матушку соучастницей преступления.
Маша решила не испытывать судьбу и быстро поднялась... Все кровати были заняты. А может в полутьме ей показалось, что все, но ощупывать каждую не хотелось. В углу Маша приметила кучу каких-то вещей, кажется, постельное белье постиранное. Она прилегла на него, укрылась своим пальто.
Проснулась Маша от того, что было очень тихо. Ни звука. Засыпала под сопение, кухонные беседы снизу. Мимо дома постоянно ходили люди, громко разговаривая. И вдруг полная тишина. И темень была такая, что она все же отважилась включить свет, пусть и разбудит кого.
Но в комнате не было ни души. Она выглянула в окно и обомлела: в окнах храмах огни светятся, красные свечи оплывают в руках. Значит уже какое-то время служба идет. Значит, крестный ход она пропустила. А крестный ход, считай, вся Пасха и есть. Видно не заметили ее в темноте в ворохе белья и не разбудили. Маша заплакала: знала ведь, что все будет плохо. Знала.
**********
Тяжело опираясь на палку, Ирина подошла к окну — промозгло, серо, уныло. Выходить совсем не хотелось, она плохо себя чувствовала. Но она обещала: неделю назад вышла в магазин и столкнулась там с батюшкой. Удивилась: он жил в другом районе. Оказалось, он приехал навещать кого-то из прихожан и зашел за продуктами.
- Что же вы больше не приходите? Давно вас не видел.
Она отвернулась к овощам. Не отвечать же, право слово, взрослой женщине, что она обиделась на равнодушие прихожан.
- Да вы приходите. Пасха скоро. Вы и приходите, все рады будут вас видеть. Соскучились.
Конечно, он соврал, ему просто жаль немолодой одинокой женщины, но слышать эти его слова ей было приятно.
- Хорошо.
Он по интонации понял, что не придет, но только улыбнулся и пошел с полной корзиной к кассе.
Она не смотрела вслед. Зачем?
Но всю неделю маялась: идти ли. Уже и решила пойти, а там такое ненастье. Суставы ломит, коленка совсем не гнется: она и подняться не сможет на второй этаж храма, где будет праздничная служба. Впрочем, в ее 85 лет нет ничего удивительного в больных коленях. Странно было бы, если б ничего не болело.
********
Маша не помнила службы. Не заметила, как менял облачения священник. Молчала, когда на его «Христос Воскресе!» храм радостным гулом отвечал «Воистину Воскресе!» Вышла на улицу на чтении Огласительного слова Иоанна Златоуста. Ей не хотелось слышать "Кто успел придти после шестого часа, — пусть нисколько не беспокоится; ибо ничего не лишится. Кто замедлил до девятого часа, — пусть приступит, нисколько не сомневаясь, ничего не боясь. Кто успел придти только в одиннадцатый час, — пусть и тот не страшится за свое промедление.
Ибо щедрый Владыка принимает и последнего, как первого; успокаивает пришедшего в одиннадцатый час так же, как и работавшего с первого часа; и последнего милует, и о первом печется; и тому дает, и этому дарует; и дела принимает, и намерение приветствует; и деятельности отдает честь и расположение хвалит". Она знала эти слова почти наизусть, но не сегодня не верила им.
Вернулась к причастию. И снова ушла уже на берег. Решила там пересидеть, переждать до того момента, как надо будет ехать домой: все равно она никому не нужна здесь. Села на лавочку, нахохлилась в утренней свежести. Задумалась
*********
Ирина все же дошла, и ей удалось подняться наверх. Может, сил придавало чувство, что это, скорее всего, последний раз. Батюшка, заметив, улыбнулся, кивнув с солеи. Неожиданно подошла женщина из книжной лавки и стала говорить, что давно не видела. Что волновалась. Как она рада. И другая, вовсе незнакомая.
- Спасибо большое. И я очень рада. — удивилась ласке.
После службы батюшка подошел к Ирине.
- Христос Воскресе, отец Анатолий! — Впервые в жизни она первой обратилась к нему. Ирина запнулась, не узнавая свой голос: он стал мелодичным, мягким, почти напевным. Растерянно взглянула на батюшку, и тот еле сдержал удивление: На него смотрели огромные, светлые глаза. Сияющие тем особым светом, когда человек знает, что его ждет. И готов к этому. Он похристосовался с ней, погладил по плечу, оглянулся на окно.
Хмарь будто бы рассеилась, и из-за домов всходило солнце.
*******
- Маша, смотри! — она вздрогнула от голоса Алеши над ухом. — Смотри, солнце!
Он присел рядом и показал пальцем на заливающийся светом край леса на низком берегу напротив.
Туда же стала смотреть и Маша. Вдруг показался кусочек солнца, затем середочка. А потом целиком выкатилось, и будто бы встало твердо на небе, как вдруг стало дрыгаться, скакать, прыгать с места на место и менять при этом цвет со цыплячьего, светло желтого до почти оранжевого.
- Маша! Играет! Играет солнце! Вот что это значит, когда солнце играет! — Алеша захлебывался счастливым ором, но Маша и сама была готова кричать от счастья увидеть такое чудо.
- Маш, Христос ведь воскрес, прости меня. Пойдем уже куличи и яйца есть. Матушка зовет всех к столу.
Алеша сорвался с места и понесся в дом, но Маша совершенно не обиделась, что он ее не подождал. Улыбнулась: "Иже в одиннадцатый час" — оказалось абсолютной истиной.
Она видела как играет солнце. И Христос воскрес.
