Успеть проститься


фото: Михаил Свешников

Скоро Коля стал любимцем детей: они вечно облепляли его с головы до ног. На все праздники он припасал им конфетки, подарочки. Иногда дарил фотографии, сделанные на дешевую мыльницу: денег у него было немного – он копил на домик. Хотя бы крохотный, хотя бы в далекой области, чтобы там прописаться.

Коля умирал в храме. Он лежал за фанерной перегородкой, отделяющей его закуток от кухни, и после воскресной литургии к нему выстроилась очередь – проститься. Заходили поодиночке и сразу семьями со детьми от подростков до малышей. Подошла моя очередь. Я зашла. Неимоверная худоба виднелась даже сквозь одеяло.

Он не улыбался, был сосредоточенно мудро-спокоен: он знал. Чтобы не завыть, надо было что-то сделать. Любое механическое действие отвлекло бы от жалости к себе. Взяла за руку. Он слабо пожал: "Вот так, Машенька. Как сама?" — "Да что уж, сам знаешь – не очень". — "У тебя все будет хорошо". Стараясь быть тихой, вышла.

Коля 20 лет был сторожем в нашем храме. Он родился в тюрьме, потом детский дом, откуда в 18 лет его отпустили "по месту прописки". То есть вникуда. Неудивительно, что через какое-то время он оказался там, где родился. Выйдя, бомжевал, ночуя в подъезде у маминой институтской преподавательницы. Ему давали мелкую работу, подкармливали, одевали. А однажды Анна Александровна спросила, нельзя ли ему ночевать при храме, ручалась. Так он стал сторожем. Почти круглосуточно – все равно жил тут же.

Довольно скоро он стал любимцем детей: немногословный, даже угрюмый, а они вечно облепляли его с головы до ног. На все праздники (он помнил дни рождения, дни ангела кажлдого), Коля припасал им конфетки, подарочки. Иногда раздавал фотографии, сделанные на дешевую мыльницу: денег у него было немного – он копил на домик. Хотя бы крохотный, хотя бы в далекой области, но чтобы получить возможность там прописаться.

Однажды мама позвонила: у Коли обнаружили рак. Я пришла в ужас, а Коля все так же невозмутимо сидел у входа, разгадывал кроссворды, пил чай с лимоном и медом, смеялся и дарил подарочки. И за несколько лет мне стало казаться, что врачи перепутали, пока не стало понятно – не перепутали. Пришла пора проститься.

Я вышла, не переставая думать о том, как уместно выглядит прощание с человеком, которого скоро не станет. Хорошо, что есть это время и для нас, и для него. Потому что тогда мы успеваем сказать, что любим друг друга и знаем, что обязательно встретимся снова. И как хорошо, как нормально, что люди приходят к тяжелобольному, умирающему человеку с детьми. Мне было чуть больше 20, когда умер очень близкий мне человек Михаил Владимирович Рыгалов. Мы даже шутили, что он меня "увнучил". На его отпевании были толпы детей. "Они страшно рады, что могут прогулять школу. Поехали с удовольствием", — пошутила Наташа Сарабьянова.

Конечно, школьники никогда не упустят возможности пропустить уроки. Но они, конечно, понимали: происходит что-то очень важное, очень значительное. И что в этом участвует вся семья, все вместе. Дело еще и в том, что, когда дети видят жизнь во всех ее проявлениях, на всех этапах, до самой смерти, она не пугает, не вызывает панического ужаса, с которым так часто мне приходится встречаться теперь у моих взрослых знакомых, чьи родители старательно оберегали своих наследников от потрясений.

Еще я думала о том, как хорошо было бы умереть неожиданно. Или во сне. И — успев выполнить заветную мечту. Чтобы ни о чем не жалеть. Как Морган Фриман и Джек Николсон в фильме "Пока не сыграл в ящик", где два человека с диагнозами-приговорами, решили, что приговор может подождать, пока они не выполнят самые заветные желания из их общего списка.

Колю успели прописать. Он умер во сне – свободным.