Авария на нефтяной скважине в Мексиканском заливе, где сорвало замки и защитные механизмы и уже третью неделю нефть из недр изливается в море, уже получила у наиболее хлестких комментаторов название "Нефтяного Чернобыля". Сказано сильно и даже под годовщину: там авария случилась 21 апреля, а в Чернобыле - 26-го. Комментаторы - такой народ, любят сильно выразиться, однако же некоторые сущностные сходства с чернобыльской аварией действительно есть.
Главное сущностное сходство в том, что авария всех застала врасплох, и никто не знает толком, что с ней делать. В случае с Чернобылем руководители атомной отрасли годами разъясняли, что АЭС многократно застрахованы и перестрахованы от всех мыслимых и немыслимых чрезвычайных ситуаций, но 26 апреля 1986 года то, что считалось невозможным, случилось. Последующая ликвидация аварии шла в режиме импровизации.
С бурильной платформой в Мексиканском заливе произошло нечто подобное. Сейчас - и поделом - все шишки валятся на компанию BP, которая, будучи владельцем, за все это дело отвечает. BP не слишком-то и жалко, пусть расплачивается, но беда в том, что ни компания-владелец, ни кто-либо другой не знает, как эту сверхглубокую - полтора километра от уровня моря - скважину затыкать, причем в сжатые сроки. Нефть между тем продолжает фонтанировать, а ветер и течение продолжают гнать ее к северным берегам Мексиканского залива, и когда это кончится, непонятно. В этой непонятности и заключается второе сходство с Чернобылем.
Взрыв атомной бомбы - дело ужасное, Хиросима и Нагасаки тому порукой, но у бомбы есть то свойство, что, взорвавшись, она высаживает весь свой губительный потенциал единовременно. Да, жертвы, разрушения, радиоактивное заражение местности (возможно, весьма обширное), но сколько разрушено и заражено, столько разрушено и заражено, больше уже не будет. В рамках нефтяной отрасли это как разрушение танкера на прибрежных рифах: загрязнение может быть самым колоссальным, но больше нефти, чем ее было в танкере, на побережье все-таки не выльется. В случае хоть с Чернобылем, хоть со сверхглубокой океанской скважиной ситуация иная, ибо никому не понятно, что там происходит внутри и сколько всякого вещества еще будет выброшено. Такая неизвестность является сильно пугающей и порождает третье сходство между двумя авариями. Что та, что другая оказываются феноменами уже не только технологическими и экологическими, но и политическими. Сколь бы прискорбными ни были человеческие и материальные жертвы чернобыльской аварии, в смысле масштаба они несопоставимы с последствиями политическими. Радиофобия охватила и нашу страну, и весь мир. Выражение "мирный атом" на многие годы имело право существовать лишь по разряду черного юмора. В нашей стране вторая половина 80-х - это ряд успешных кампаний против строительства АЭС. Некоторые были законсервированы уже практически накануне пуска, от других остались лишь руины на строительных площадках. И не только у нас. 26 апреля 1986 года зеленые партии и движения получили не то что козырного туза, а все старшие козыри. Именно после Чернобыля в ряде стран удалось провести закон о запрете на строительство АЭС, но даже там, где этого сделать не удалось, положение атомной энергетики сделалось крайне сомнительным. В течение ряда лет после Чернобыля очень трудно было провести в жизнь сколь угодно экономически обоснованный и технологически безопасный проект в этой области: радиофобия всё сносила.
Сегодня мы наблюдаем сходное оживление зеленых движений, которые почувствовали, что им снова пришел козырный туз, на этот раз в виде нефтефобии. Уже раздаются голоса, призывающие возбранить бурение и добычу нефти не только на больших глубинах, но и на шельфе вообще, а также и вовсе не на шельфе, а вполне себе на континенте. Наш "Гринпис" уже призвал не бурить в Якутии и даже в Пермском крае. Впрочем, это относится не только к нашему "Гринпису". Президент Обама в рамках своей энергетической программы предполагал снятие запрета на добычу шельфовой нефти в ряде прибрежных областей США. Авария в Мексиканском заливе существенно затрудняет реализацию этого пункта программы, а значит, и вообще может сильно повлиять на будущую конъюнктуру нефтяного рынка. Теперь очень многое зависит от того, как быстро удастся заткнуть неуправляемую скважину. Речь идет не только о судьбе креветок, устриц и пеликанов – на кону и много более серьезные вопросы.
