В связи с наступлением главного христианского праздника – светлой Пасхи – Патриарх Кирилл дал эксклюзивное интервью телеканалу "Россия 24". Предстоятель уделил особое внимание вопросам благотворительности и социальной активности прихожан.
- Ваше Святейшество, уже вторую Пасху на посту предстоятеля Русской Православной Церкви вы встречаете в социальном учреждении. В прошлый раз вы были в доме для бездомных, сегодня вы приехали в дом для детей-инвалидов. Вы хотите создать новую традицию Русской Церкви?
- Я как-то не думал о том, чтобы традиции создавать. Но есть просто и внутренняя потребность в День Святого Воскресения посетить людей, которые страдают. И кроме того, у меня очень хорошие сотрудники, которые занимаются социальной работой, и они мне помогают делать правильный выбор. И вот я, действительно, в прошлый раз был среди бездомных, а сегодня я посетил это замечательное учреждение. И если Бог даст сил, то буду и в будущем это делать. Но не хочу этого никак формализовать. И если кто-то будет брать пример с того, что делает Патриарх, я буду счастлив. Но тоже никого не буду к этому призывать, потому что здесь должно быть внутреннее движение и желание самого человека день Святого Воскресения разделить с теми, кто страждет.
- Но все-таки Церковь, наверное, как-то должна призывать своих чад разделить страдания со страждущими и принести радость тем, у кого ее не хватает. Как будет социальная работа Церкви развиваться под вашим руководством?
- Сейчас мы делаем очень большой акцент на развитие работы. Сейчас происходят большие перемены на общецерковном уровне. И надеюсь, что активизируется и работа на местах. Должен сказать, что и сейчас делают много. Очень много. Но в масштабах страны это еще не очень заметно. Мы должны стремиться к тому, чтобы социальная работа Церкви занимала значительный удельный вес в масштабах страны. И не для чего-то, не для того чтобы что-то показать, а потому что такова реальная потребность верующего сердца. Вот сегодня здесь я встретился с сестрами милосердия – молодые девушки и женщины – какие светлые лица, какая радость! А работают с самыми тяжелыми детьми. С теми детьми, у которых практически не существует контакта с окружающим миром. Ни скорби, ни печали, ни какого-то занудства в общении. Живые и радостные люди. Но ведь они сюда пришли не потому, что их кто-то заставил придти. По велению сердца. У верующего человека всегда есть потребность разделять свои ресурсы с другим человеком. Во-первых, сам Христос нас к этому призывает. А потом и религиозный образ жизни формирует такой взгляд на мир. И поэтому мне кажется, что в соответствии с задачами, которые стоят перед Церковью, и в связи с внутренней потребностью верующих людей делать добро мы и должны организовывать соответствующую систему. Система – это механизм. Система – это то, что должно мобилизовать, помочь, организовать, найти средства. Делать это должны сами христиане.
- Ваше Святейшество, тут не только сестры милосердия в этом детском доме работают. Тут работают православные добровольцы, не являющиеся профессионалами, которые приходят просто, чтобы позаниматься с этими детьми, принести им радость. Добровольческие организации очень мощные христианские существуют в мире. В Русской Православной Церкви это только начало. Как будет развиваться это движение?
- В Русской Церкви развивается сейчас этот институт. Может быть, не так скоро, как хотелось бы. Но надеюсь, что опыт Москвы – а Москва в этом отношении на первом месте во всей стране и во всей Церкви – опыт Москвы будет распространен и на всю Церковь. Тем более что отца Аркадия (Шатова), который возглавлял социальную церковную службу Москвы, я назначил вместе с Синодом возглавлять общецерковный отдел социального служения и благотворительности. Поэтому я думаю, что опыт Москвы сейчас будет интенсивно переноситься и в регионы.
- Ваше Святейшество, сегодня день Пасхи – главного, самого святого православного праздника. Согласно опросам общественного мнения, 70 процентов наших соотечественников признают себя православными. Но по самым оптимистичным оценкам, сегодня на службах в храмах Москвы причащалось максимум триста, ну может быть, четыреста тысяч человек – это 3-4 процента. Вот этот огромный разрыв, что с ним будет делать Церковь? Как-то будет вестись в этом направлении работа?
- Ну, вот это наша главная задача. Если вы спрашиваете человека, верующий он или неверующий, а он говорит: "Да, я верующий, я православный", вот сама эта констатация очень важна. Некоторые критики, в том числе и критики профессиональные, критики Церкви – у нас есть такая…
- Вы имеете в виду моих коллег?
- Ваших коллег, и есть некоторые, кто называет себя учеными, но профессионализм заключается в том, чтобы всегда и везде критиковать Церковь, говорить о том, какая она плохая. Так вот из этого источника можно почерпнуть самую такую ну что ли пугающую информацию о том, что у нас так мало верующих: "Вы посмотрите вот, как немного причащается в день Святой Пасхи". На самом деле это констатация факта – действительно, причащается не так много людей. Но другим фактом является свидетельство людей о самих себе. И когда человек говорит, что он верующий человек, а еще три-четыре года назад, он говорил, что он неверующий, то это значит, что происходит на уровне личности и общества большой сдвиг. Сегодня мы становимся действительно религиозным народом. Но для того чтобы религия стала образом жизни людей, от времени констатации "я верующий" до момента реального воцерковления – путь величиной в жизнь. И ничего здесь быстро произойти не может. Нужно терпеливо и кропотливо работать. Но уже сегодня мы должны свидетельствовать о том, что мы – православная страна. Большинство наших людей связывают себя с православной традицией, и это великая Божия милость. Но я еще о чем-то хотел сказать. Вот я вспоминаю Пасху даже не в советское время, когда Пасха была просто борьбой на баррикадах, когда власть делала все, чтобы сокрушить этот праздник, когда кордоны милиции и комсомольцев окружали каждый храм и не пускали ни одно молодое лицо…
- И по ночам показывали иностранные комедии специально.
- Совершенно верно. Или какой-нибудь боевик типа "Лимонадного Джо" – помню, это было в годы моей юности – чтобы оторвать людей, и особенно молодежь, от храма. Но, а кроме того, потом ведь была другая тенденция на разрушение церковной жизни, когда запускались пьяные люди или, может быть, и не очень пьяные, но их дебош, их хулиганство в храме поощрялось властями. Ну а затем все это сменилось просто на огромное количество подвыпившей молодежи, которая шла в храм – просто поглазеть. Придя в храм, вели себя по-разному. Кто-то действительно был поражен величием богослужения, оставался и становился верующим. Ну а кто-то просто бузил, хулиганил, свистел, раскачивал толпу. Так вот сейчас в наших храмах на Пасху нет глазеющей публики. Вот вчера пять тысяч человек в храме Христа Спасителя, они как пришли, так они до конца службы и стояли. Большая часть из них причастилась. И вот для меня это очень важный показатель. Мне сейчас звонят из разных епархий, я задаю один и тот же вопрос, ответ везде: практически нет глазеющих, почти нет вот этих подвыпивших любопытных. Народ идет в храм Божий. Но и ведь прошло совсем не так много времени, и мы уже имеем эту реальность. Дай Бог, чтобы церковная жизнь и дальше развивалась, чтобы у нас строилось больше храмов. Нам трагически еще не хватает храмов. Потому что невозможно вести вдумчивую работу индивидуальную с людьми, когда один храм на 25-30 тысяч человек. Вот дай Бог, чтобы эти балансы менялись, чтобы увеличилось количество храмов, чтобы священники наши становились способными на индивидуальном уровне работать с современным человеком.
- Ваше Святейшество, вот это воцерковление народа, оно все-таки происходит в светском государстве. И сейчас есть такие острые моменты дискуссий Церкви и некоторой части светского общества. Ну, например, дискуссии о судьбе ценностей и культурных сокровищ, которые Церкви принадлежали исторически. Как сделать, чтобы эти дискуссии не превращались в противостояние, в конфронтацию, в борьбу?
- Здесь, с одной стороны, у представителей музейного сообщества есть разумная озабоченность. Ну вот в течение десятилетий хранили какие-то вещи, ценности – в том смысле, что проводилась большая работа по сохранению, допустим, иконописи, памятников, связанных с православной культурой – и вот сейчас возникает перспектива использования икон не только музеями, но и Церковью. И у многих есть такая действительно реальная проблема – а что же будет? Но на этом поле усиленно ножками топочут профессиональные критики, о которых мы только что говорили. Вот они и создают эту неблагоприятную атмосферу, когда рассказываются какие-то дикие истории, каковых на самом деле никогда не было, или что-то очень сильно гиперболизируется. Создается какое-то дикое впечатление о том, что, во-первых, Церкви возвращаются несметные сокровища. Где эти сокровища? Ведь икона – это то, что Церковь никогда не продаст. Где эти сокровища? Сейчас вот они находятся в кладовых, в фондах. А если это будет передано Церкви, то все это будет иметь свое прямое предназначение. Это будет служить людям. И у Церкви никогда не подымется рука продать это. А тем более, за границу. Сейчас мы собираем средства и выкупаем наши иконы из-за рубежа. За последнее время очень большие деньги был собраны Церковью. И на эти деньги были закуплены иконы, вывезенные некогда из Советского Союза и из России. Поэтому Церковь возвращает сокровища в страну. Некоторые говорят: "Не справитесь, не сумеете сохранить". Я с одной мудрой женщиной на эту тему разговаривал. Она мне очень правильный аргумент сформулировала. Говорит: "Ну ведь сокровища же церковные, ценности церковные, святыни церковные передаются не племя Тумба-Юмба, которое поколет эти иконы, бросит в костер и начнет шашлыки жарить". Не Церковь бросала в костры иконы, а государство бросало. И Церковь ведь сохранила все эти иконы на протяжении столетий. А потом они были силой взяты. И большинство было уничтожено или продано. Поэтому говорить от лица светского мира, что "мы сохраним, а вы не сохраните", ну это говорить против исторической правды. А вот что действительно нужно? Во-первых, нужно, чтобы в музеях сохранились те экспозиции, которые есть. Ведь было бы совершенно неправильно взять и экспозицию Третьяковской галереи или музея Андрея Рублева разделить и по храмам раздать эти иконы, потому что они действительно представляют и духовную, и художественную ценность, они в руках специалистов. Кроме того, очень высококвалифицированные экскурсии. Когда интеллигентные, чаще всего верующие люди, рассказывают об этих иконах, это тоже имеет большое значение. Иконы в музеях тоже говорят своим языком. Поэтому речь не идет о разделении всех этих экспозиций.
- Такая молчаливая миссионерская работа?
- Конечно. Но почему, допустим, чудотворный образ, который находится в экспозиции, нельзя разместить таким образом, чтобы перед ним молились десятки тысяч людей? Ведь нашли же возможность Владимирскую икону Божией Матери поместить в храм при Третьяковской галерее. И икона ожила, и люди приходят и молятся. Я, вступая на патриарший престол, первое что сделал – пошел помолиться перед этой святыней и города Москвы, и всей Руси. Поэтому нужно будет искать какие-то разумные решения. Причем, если Церковь что-то берет на хранение, то чаще всего она привлекает спонсоров, и создаются идеальные условия для хранения икон. Огромные средства направляются на то, чтобы создать специальные ковчеги, специальные хранилища для икон чудотворных. Но я думаю, что это будет и дальше происходить. И самое главное – нам нужно работать вместе с музейным сообществом. Я недавно посетил музей Андрея Рублева, у нас состоялась замечательная беседа и с директором, и с представителями музея. Люди очень образованные, прекрасно относящиеся к делу к своему. Я думаю, что вот с такого рода людьми Церковь должна сейчас очень активно работать, для того чтобы иконы, с одной стороны, были не только музейными экспозициями, но и тем, что они являют для верующего человека, и, с другой стороны, наши художественные ценности сохранялись как можно тщательнее.
- Спасибо большое, Ваше Святейшество, за это интервью.
