Если называть нынешнюю историю с WikiLeaks совершенно бесстрастным образом, всё это будет называться "Ограбление Госдепартамента США". Потому что ограбление - это не только, когда отобрали кошелек и мобильный телефон или вынесли из квартиры ценные вещи. Несанкционированное изъятие информации из секретных ведомственных архивов - есть также ограбление этого ведомства.
Ограбленный вправе вести себя так или иначе. Как писал любезный англичанам и, вероятно, американцам Уильям Шекспир: "С презреньем кто смеётся вору вслед, тот уменьшает груз возникших бед". Возможны, конечно, и не столь благодушные реакции. Но в любом случае привлекать к ответственности за ограбление Госдепартамента США и воспоследовавшую от этого общую турбулентность в мировой дипломатии по статье шведского Уголовного кодекса, карающей за неправильное применение презерватива - это уже всем постмодернизмам постмодернизм.
Оно было бы отчасти и смешно, когда бы Джулиан Ассанж не допустил самую серьёзную ошибку, которую при его профессии допускать никоим образом нельзя. Подобно сапёру, шантажист ошибается только один раз. Ошибка заключалась в публичных угрозах вывалить на свет уже какую-то совершенно нефильтрованную и неотцензурированную информационную "бомбу" в случае, если его привлекут к ответственности. Хоть за презерватив, хоть, как предлагают американские чины, по законодательному акту США 1917 года, устанавливающему за враждебные США действия кару вплоть до смертной казни.
Ассанж парировал эти намерения сообщением о том, что полтора гигабайта страшных разоблачений уже раскиданы по всему миру пока что в зашифрованном виде, а ключ у него. Если его привлекут к ответственности, он обнародует этот ключ, и убийственные материалы станут доступны всем.
Что там на самом деле в этих полутора гигабайтах, никто кроме него не знает. Может быть, оно очень страшно, может быть, не очень, но роковая ошибка тут в публичности шантажа. Тогда как данная профессия требует тишины. В смысле эффективности шантажа - одно дело конфиденциально предъявить клиенту то, что в случае его несговорчивости может быть предъявлено публике. Совсем другое дело обнародовать угрозы публично.
В первом случае уступки шантажисту возможны и случаются, иначе бы такой профессии вовсе не было. Во втором случае уступать невозможно, потому что если клиент, будучи сперва гневным и решительным, после оглашения угроз делается совершенно кротким и ничего не предпринимает, это значит, и это всем видно, что шантаж на него подействовал, и теперь из такого клиента можно вить верёвки. Ведь требования шантажиста могут быть самыми разными и при этом всё новыми, а если клиент оказался податливым, зачем же останавливаться?
Именно поэтому объект прямого шантажа, не желая, чтобы этот кошмар был постоянным, как правило, упирается. Формы упирания могут быть разными. Дипломатическое предание гласит, что в 1950-е годы аргентинский посол в Москве, которому агенты КГБ предъявили неприличные фото с его участием, весело рассмеялся и спросил: "А нет ли у вас еще комплекта? Моя жена очень любит порнографию". В одном из рассказов Конан-Дойля борец за всеобщую гласность Чарльз Огастес Милвертон погибает от того, что дама из высшего общества, которой он предъявил материалы для предания гласности, разрядила в него барабан револьвера.
То есть диапазон реакций может быть широким, но выступив с открытыми угрозами против властей США, Ассанж существенно ухудшил свою ситуацию, поскольку смиренно прогнуться перед его угрозами власти США после этого не могут, хотя бы даже они этого очень хотели.
Вероятно, причина в том, что будучи по факту шантажистом, сам Ассанж ни за что себя таковым не считает, и поэтому пренебрегает правилами этой профессии. При том, что профессия опасная и пренебрегать мерами безопасности в ней не рекомендуется.
