Предлагаем окончание беседы с народной артисткой России, художественным руководителем Театриума на Серпуховке Терезой Дуровой.
- Тереза Ганнибаловна, а правда ли, что в детстве вашей любимой игрушкой был настоящий слон?
- Слон в моем детстве, действительно, был, но игрушкой не был. Мне тогда было лет 11-12, и я понимала, что это живое существо, которое хочет есть, спать, что может ударить, убить. И я не играла с ним как с мягким мишкой. Напротив, он выработал во мне очень большое чувство ответственности к любым живым существам, когда
Это значит, что вначале ты кормишь его, а потом завтракаешь сам. Сначала думаешь, всё ли у слона (или другого животного) в порядке, и только потом думаешь о себе. Это очень важный момент – ты ответственен за кого-то.
- Вы выросли в знаменитой цирковой семье, причем в семье дрессировщиков – им был ваш прадед Анатолий Леонидович Дуров, мама – Тереза Васильевна Дурова и папа — Ганнибал Владимирович Наджаров. Казалось, что самой судьбой вам суждено тоже стать дрессировщицей. Но вы ей не стали. Почему?
- Нет, я ей стала и проработала в цирке много лет. Ушла тогда, когда вышла замуж и родила ребенка. В 12 лет я впервые вышла на манеж. Сначала выступала с верблюдами, пеликанами, помогала маме. А через полгода начала выступать с маленьким слоном.
На самом деле, манеж – дело 225-е. Красивый костюм, колпачок, зрительские аплодисменты – это всё потом. Сначала – конюшня, ты знакомишься с животными, узнаешь, у кого какой характер, кто что ест, кто чем болеет и так далее. Это большое хозяйство, в котором тебя учат ответственно жить. И только после этого тебя делают красивой и выпускают на 10-15 минут в манеж.
- Вы учились в ГИТИСе, а затем в качестве режиссера поставили более 10 номеров, многие из которых были отмечены на международных конкурсах. Но тем не менее, из цирка вы ушли в театр. Свой театр.
- Это было очень тяжелое время, я преподавала в Государственном училище циркового и эстрадного искусства (ГУЦЭИ) актерское мастерство. Делала номера с молодыми артистами, которые уезжали на конкурс в Париж и оттуда я привозила золото и серебро, будучи педагогом и режиссером этого училища. А потом наступил момент, когда у нас в стране началась демократия и грянул первый студенческий бунт в Москве – студентов циркового училища, которые требовали смены руководства, ремонта здания и настаивали на том, чтобы я стала директором ГУЦЭИ.
Я им стала ровно на один день — не будучи членом партии, не имея никаких регалий, была утверждена на пост директора. Приказ о моем назначении был уже подписан, но, когда я пришла к министру культуры за день до того, как меня должны были представить коллективу, мне показали энное количество писем от моих коллег, с которыми вроде бы у меня были отличные отношения, где они писали, что меня категорически нельзя назначать, я, мол, сожительствую со студентами и так далее.
И когда я спросила у министра культуры, поможет ли он мне со всем этим справиться, он ответил, что нет, справляться будете сами. Я задала еще вопрос: а смогу ли работать в таких условиях? Он сказал: сначала нужно будет судиться, поскольку на вас будут подавать иски. Я сказала: "Так, стоп. Вот этого я совсем не хочу".
И тут выяснилось, что лежат еще письма от некоторых студентов, которые писали, что да, я принуждала их к сожительству, что я ложный авторитет и прочее. Это был какой-то ужас. Прямо из кабинета министра поехала к студентам, в общежитие, посмотреть им в глаза и спросить: "Что вы делаете?"
Я приехала к ним, они мне сказали – нас напугали, извините, мы не думали, что всё выйдет так, нам сказали, что вы нас всех отчислите, к нам приходили педагоги, кто с бутылками, кто с обещаниями, мы подписали. В общем, я сказала: adieu.
Как режиссер я уехала после этого с большой программой в Израиль и Германию, потом вернулась. Это был 1991 год. Я хотела создать свой коллектив, но выяснилось, что клоунов в цирках почти не осталось. Я пришла к Юрию Владимировичу Никулину, у него оказались те же самые проблемы, и тогда я объявила при его поддержке фестиваль клоунады в Москве. Таким образом была набрана первая труппа – те, кто были призерами фестиваля, вошли в состав первой труппы Московского театра клоунады.
- Театриум на Серпуховке начинался, как театр клоунады. Почему произошла трансформация, ведь сейчас ваш основной репертуар составляют мюзиклы и музыкальные спектакли?
- Не только, еще и драматические спектакли. В частности, они играются на малой сцене. Но да, мы ушли от клоунады, хотя от нее уйти нельзя – она осталась внутри нас, как театральный метод работы над ролью. Понимаете, у каждого театра есть свой срок жизни и наступил некий момент, когда мы поняли, что срок жизни нашего театра заканчивается.
Это было связано с несколькими моментами. Во-первых, появилось огромное количество людей, которые решили, что клоунада – это очень просто. Понакупали себе пластмассовых ботинок, красных носов и так далее и начали бегать по корпоративам и устраивать псевдопраздники. Все это закончилось тем, что над словом "клоунада" повис нехороший флёр. Хотя это были не клоуны, а ряженые, которые решили на этом заработать.
И мы столкнулись с тем, что публике пришлось доказывать, что мы театр не клоунов, а клоунады, как театрального жанра. Билеты не покупали, мы стали терять публику. Дети стали говорить: "мама, я к клоунам не хочу". Нам было очень сложно, но поскольку сама клоунада требует от актера огромного разнообразия умений – это и дикция, и пластика, и пантомима, и акробатика – то надо было понимать во что мы перетрансформируемся.
Считаю, что мы сделали потрясающий кувырок, потому что театр поменялся полностью, нашелся другой репертуар, при том, что вся труппа осталась той же, что и была. Мы произвели ребрендинг и все разговоры о том, что вы столько лет работали на название театр клоунады, а теперь со сменой названия потеряете публику, оказались совершенно ошибочными.
Мы поменяли название и тут же начали набирать следующий оборот. То есть, грубо говоря, мы дошли до самого дна, оттолкнулись от него, вспыли, сделали хороший глоток воздуха и прекрасно дальше поплыли.
- Главный режиссер, в том числе, театральный – это прежде всего руководитель, лидер, который ведет за собой коллектив. Кто для вас был в этом смысле примером?
- Наверное, Галина Борисовна Волчек. Мне близка ее позиция как человека и художественного руководителя. Я же тоже немного с той стороны "баррикад" – была актрисой и выходила на манеж. То есть, я понимаю, что такое актерская усталость, что такое второе актерское дыхание и так далее. Я понимаю, как мне кажется, что нужно артисту – ему нужна роль, нужна работа. Давая ему работу, ты его любишь. Нужны не слова, а поступки.
