- Сейчас принято говорить, что пандемия коснулась в буквальном смысле каждой сферы нашей жизни. Конечно, коснулась она и благотворительности. С одной стороны, наверняка предсказуемо объем пожертвований сократился. С другой стороны, очень много волонтеров, которые сегодня помогают врачам и пожилым людям, и, в принципе, каждому, кто оказался на самоизоляции и кому очень нужна поддержка. Расскажите, пожалуйста, как вы ощущаете влияние пандемии на благотворительность?
- Что касается пожертвований, то в первую волну – в самом начале и на пике, в острый период – объем пожертвований, на самом деле, сильно вырос. Если у коронавирусной инфекции есть какой-то положительный эффект, то он состоит в том, что ковид нас сплотил, показал, что мы все-таки гораздо более человечны, чем можно было подумать. И масса людей и организаций, которые, например, в последнее время уже перестали помогать фонду "Вера", они в первую волну прорезались, вернулись, писали и спрашивали – что нужно, чем помочь. И фонд "Вера" даже на весь период пандемии открыл программу, которая, в общем, не очень свойственна паллиативу – помощь медицинским организациям в связи с коронавирусной инфекцией. Потому что люди, с доверием относящиеся к фонду "Вера", стали нам переводить деньги, чтобы мы помогали медицинским организациям – закупали средства индивидуальной защиты, закупали какие-то препараты, где-то компенсировали через благотворительные средства нехватку оборудования. К сожалению, пандемия продлилась и продолжается еще, и, конечно, вот этот энтузиазм, деятельность на эмоциях не могу длиться вечно. Люди устают. Сейчас усталость очень высокая. И у медиков в первую очередь, и у волонтеров. И активность жертвователей тоже снизилась. Во-первых, действительно, экономические последствия коронавирусной инфекции высокие. А во-вторых, когда не можешь планировать свой собственный завтрашний день, а это одно из последствий коронавирусной инфекции, то думать о завтрашнем дне других становится сложней.
Этот тяжелейший год дал благотворительности возможность показать, что мы не третий сектор, а первый сектор, мы абсолютно надежные, может быть, даже самые надежные партнеры, потому что волонтерством и благотворительностью занимаются люди, которые мотивированы в первую очередь не собственной выгодной. Волонтерство и благотворительность больше не аутсайдеры, это не какое-то непонятное движение, которое потихонечку набирает силы, мы совершенно равноправные участники всех социальных изменений. Более того, сейчас такое слово есть – драйверы, вот мы драйверы, мы лидеры всех этих социальных изменений.
- Вы много лет занимаетесь организацией в том числе паллиативной помощи. Если говорить о работе волонтеров и некоммерческих организаций именно в этой сфере, насколько велико их участие и правильно ли сказать, что морально это один из самых тяжелых видов добровольческого труда?
- Думаю, что нет. Также как и в медицине и вообще в любой другой сфере каждый выбирает по себе. Например, для меня было бы невыносимо работать волонтером в детской больнице. Видеть ребенка, который плачет, страдает вне зависимости от того, чем закончится его болезнь, – для меня это совершенно невыносимо. Есть, например, люди, которые охотно идут волонтерами организовывать какие-нибудь крупные мероприятия. Самый большой и известный пример – это олимпийские игры и масса других спортивных мероприятий. Я бы тоже не хотела быть волонтером на таком мероприятии. Это не про меня, это не мое. Есть масса людей, которые, напротив, не придут волонтерить в хоспис, потому что им кажется: ну как же так, что же это, видеть боль и горе, и слезы, расставаться с теми, кого ты полюбил, потому что болезнь все-таки у тебя его забирает. Но волонтерство тем и прекрасно, что оно абсолютно безгранично. И если какого-то человека мы не возьмем, потому что он нам не подходит по каким-то своим личным качествам, по личной истории, то его, наверное, с удовольствием возьмет другая организация. "Лиза Алерт", например, или "Старость в радость", или "Волонтеры в помощь детям-сиротам", или эко-волонтеры. То есть, здесь невозможно не найти себе применение.
Если говорить волонтерстве для паллиативной помощи, сейчас, в пандемию, очень хорошо видно, что это и есть та мощь и та сила, те люди, которые наполняют паллиативную помощь и хосписы жизнью. Когда из-за ковида стали запрещены посещения, из хосписов одномоментно пропали родственники, пропали волонтеры. Это значит, что пропали концерты. Это значит, что пропали семейные праздники и вечера. Пропала большая часть немедицинской помощи, которая людям очень и очень нужна в конце жизни. И эту помощь медики не могут оказать, они просто не успевают. У них нет ни времени, ни финансовых ресурсов, это всегда лежало на плечах волонтеров, финансовая часть – на благотворительных фондах. Мы сейчас все время говорим с персоналом, которому крайне тяжело. Они устали, выгорают.
Когда нет рядом родственников и нет волонтеров, нет тех, кто признателен тебе за твою работу, ты действительно начинаешь видеть только уходящих людей рядом. Последние несколько недель нам удалось договориться о правилах допуска волонтеров в наши медицинские организации. Мы договорились и с московским руководством, и с Роспотребнадзором и, вы знаете, вот отпустило. Потому что на каком-то этапе мне казалось, что невозможно будет вернуть эту атмосферу дома и тепла. Сейчас волонтеры отчасти вернулись. Я очень надеюсь, что у нас будет Новый год какой-то более человечный и более домашний. И без волонтерской помощи паллиативной помощи быть просто не может. Это люди, которые привносят в жизнь каждого пациента именно жизнь, иначе человек живет только своей болезнью. А с новыми людьми, с волонтерами приходит то, что действительно качество жизни меняет. Это все-таки не только обезболивание. Это еще то, чем наша жизнь наполнена каждый день, когда нам уже не больно.
- Я совершенно с вами согласна в том, что, наверное, слово "волонтер" вообще в этом году зазвучало совершенно по-другому, и очень много внимания к этой работе наконец-то привлечено. Тем не менее, закон о волонтерстве в стране начал действовать еще в мае 18-го года, в общем, уже 2,5 года прошло. Скажите, пожалуйста, по вашему опыту, по вашим оценкам стало ли проще представителям некоммерческих организаций после того, как этот закон начал работать, взаимодействовать с чиновниками, с руководством лечебных учреждений? Насколько эта связь, эта коммуникация стала более эффективной?
- Здесь, думаю, ничего позитивного я сказать не смогу. Мы живем в стране, где закон принимается и дальше зачастую вообще ничего не происходит. Строгость законов восполняется необязательством их применения. Я не думаю, что стало проще. Те руководители организаций медицинских или социальных, которые понимали, что волонтерство неизбежно улучшит качество помощи, и до закона взаимодействовали с некоммерческими волонтерскмими организациями. Те руководители организаций медицинских и социальных, которые не желают открывать двери, которым удобно быть царьками в своем сообществе, которые считают, что это лишние глаза, которые им не нужны, эти руководители находят все равно десятки оправданий, чтобы не взаимодействовать. Или, к сожалению, как это бывает довольно часто в статистике – просят отчеты присылать о взаимодействии с волонтерскими некоммерческими организациями, и они пишут: взаимодействуем с такой-то и такой-то. Это какие-то формальные договоры, подписанные с разными НКО или волонтерскими организациями. Это, например, одно посещение, которое состоялось раз в году, и все это уже позволяет отчитаться, что работа ведется. Достаточно яркое подтверждение моих слов: совсем недавно у нас был форум Агентства стратегических инициатив "Сильные идеи для нового времени", и там владыка Пантелеймон обратился к губернаторам всех регионов и сказал: "Помилуйте, людям в ковид, которых мы лишили возможности из больниц общаться с близкими, им очень нужна помощь, им очень нужно доброе слово. Врачам, которые устали, выдохлись, но не имеют право ни заболеть, ни уйти в отпуск, им тоже нужна поддержка и помощь. Почему же во многих регионах и во многих клиниках не пускают ни волонтеров, ни священников?". И в этот же день на форуме он договорился и, например, в Москве сходил в Коммунарку, и был просто потрясен и качеством помощи, и работой медиков, и тем, насколько все организовано. Потом мы трудней, но все-таки добились и вместе с ним ездили в Санкт-Петербург, где посещали госпиталь ветеранов войн и психоневрологический интернат.
Закон как таковой... Понимаете, волонтерство тем и прекрасно, что это результат нашей свободы. Это право выбора. И здесь закон – это опасность во многом. Он сегодня достаточно рамочный. И если этот закон должен быть призван волонтерство сохранить и волонтерству помочь, и помочь волонтерству развиваться, то там должны быть прописаны совсем иные вещи. Например, сегодня волонтеры вынуждены тратить собственные деньги, чтобы получить медицинскую книжку, если они хотят работать при медицинской организации. Медик, который является сотрудником организации, получает медкнижку за счет организации. А каждый волонтер должен тратить свои деньги. Каждый год. И это недешево для многих. Сегодня нет никаких льгот по проезду, например, до места волонтерского служения. Если ты в другой город хочешь поехать как волонтер, то тоже даже организация, от которой ты едешь, не может тебе возместить твои расходы, потому что ты волонтер, а не сотрудник. И таких ограничений достаточно много, хотелось бы, чтобы законодательство не волонтерскую деятельность регулировало, а регулировало бы поддержку волонтерам и регулировало бы деятельность организаций, которые, если работают с людьми, должны с нами взаимодействовать. Я надеюсь, что общество и каждый человек в отдельности имеют на сегодня больше влияния и силы, чем этот закон.
