Многофункциональный модуль "Наука" начал интеграцию в состав российского сегмента Международной космической станции. "Наука" – крупнейшая космическая лаборатория, которую Россия когда-либо запускала на орбиту. Российские космонавты уже проверили все системы и начали разбор груза. Подробнее запуск нового модуля обсудим с нашим гостем. В студии телеканала "Россия 24" исполнительный директор Роскосмоса по пилотируемым космическим программам Сергей Крикалёв.
– Сергей Константинович, здравствуйте. Давайте начнем с того, что происходило сразу после стыковки модуля к МКС. Там были сообщения, что в автоматическом режиме включились двигатели, и, в итоге, МКС совершило полтора оборота. Что произошло?
– Модуль, видимо, сам не мог поверить в то, что он состыковался, поэтому, когда приводили в исходное систему управления модуля, то система управления решила, что она еще в свободном полете. И, не понимая, что происходит, решила для безопасности запустить алгоритм, включающий двигатель на ДУ. Такого, конечно, не должно было случиться. С причинами сейчас разбирается комиссия. Это нормальная процедура, когда в процессе каких-то испытаний появляются новые данные, появляются какие-то проблемы. И мы разбираемся, в чем проблемы, как сделать так, чтобы таких проблем не было в будущем.
– Насколько критичны такие развороты для МКС? Как мы понимаем, МКС совершило разворот в 540 градусов. И вот в NASA через несколько дней после стыковки заявили дословно следующее: "Происшествие было куда более серьезным, чем сообщалось изначально".
– Я думаю, что вопрос здесь не в градусах поворота, а вопрос в том, что любое включение двигателя – это динамическая операция. Когда включаются двигатели, на станцию оказывается нагрузка, связанная с разгоном, а потом с торможением этого поворота. Поэтому здесь дело не в градусах, а в том, что включение двигателей – это динамика. Станция – довольно деликатное устройство, там и российский сегмент, и американский. И все сделано максимально легко. И дополнительная нагрузка вызывает нагрузку на приводы солнечных батарей, на фермы, на которых все это установлено. Поэтому сейчас, конечно, специалисты будут анализировать последствия. И сейчас сказать о серьезности немножко рановато. Но, конечно, это не штатная ситуация, которую надо будет детально разбирать.
– А возможные повреждения уже оценивали?
– Повреждений, наверное, нет. У нас, знаете, наверное, как? Проволоку вот один раз согнули – и ничего не происходит. Если ее гнуть 100 раз, она, рано или поздно, сломается. Поэтому каждый цикл нагружения считается, он учитывается в ресурсе. От станции ничего не отломилось, могу вас успокоить. Но то, насколько мы нагрузили станцию, какие последствия – это сейчас будут оценивать специалисты.
– Было еще одно сообщение, которое обсуждали много: наш космонавт Олег Новицкий во время связи с подмосковным Центром управления полетами сказал, что при стыковке модуля, когда открывали люк, выпал болт длиной два сантиметра. После состыковки, когда уже пристыковались, и тогда выпал болт. Что это был за болт? Удалось ли выяснить?
– Я тоже не знаю, что это за болт. Наверное, опять же, специалисты посмотрят. Такие вещи бывают. У нас все-таки механическое устройство, которое обрабатывается на станках. Давно-давно были случаи, когда оставалась какая-то мелкая стружка, которую невозможно убрать. И пока она на Земле, ее и обнаружить-то невозможно, а в невесомости иногда всплывало. С этим научились бороться – модули достаточно детально чистят. Если какой-то болт оказался незакрепленным, вплыл ли он вместе с экипажем, был ли он там? Наверное, по самому болту определим, что это такое. Это опасности никакой не представляет! Станция сделана так, что какие-то посторонние объекты не приводят к тому, что что-то заклинит. Тем не менее, любой мелкий инцидент разбирается в процессе полета.
– То есть, все нужные болты на месте?
– Нужные болты на месте. Видимо, если это был болт, который был в этом модуле, может быть, остался с каких-то сборочных операций.
– Вы сейчас сказали, что началась интеграция модуля с МКС, но, насколько я понимаю, сам процесс интеграции будет проходить в течение нескольких месяцев, это достаточно длительный процесс.
– Да! Потому что то, что сейчас произошло – это первая стыковка, механическое соединение одного модуля с оставшейся станцией. Кстати, у вас была информация, что это самый большой модуль из тех, которые запускали. Наверное, правильнее сказать – самый большой, который мы запускали за последнее время. Потому что базовый блок станции или служебный модуль, как мы его называем, который был выведен в 2000 году, был даже немножечко побольше и по внутреннему объему, и по функционалу, который есть. Это один из модулей. Он, кстати, конструктивно похож на те модули, которые пристыковывали еще к "Миру". Но, конечно, там стоит дополнительное оборудование. Этот модуль исходно был дублером первого элемента станции, модуля, который мы называли ФГБ – функциональный грузовой блок. Но в нем, конечно, поменяли систему управления: там стоит более совершенная система управления, более компактная, которая позволила освободить несколько кубометров внутреннего объема. Но в дальнейшем потребуется интеграция вычислительных систем, системы обеспечения жизнедеятельности экипажа и так далее. То есть, там будут сейчас прокладываться кабели, отлаживаться системы взаимодействия компьютеров этого модуля с компьютерами остального модуля. Потребуются выходы дополнительные, чтобы привести его в рабочее состояние. На этот модуль будет установлена уже привезенная на станцию шлюзовая камера, которая позволит материалы для отдельных экспериментов выносить в космос без выхода космонавтов в космос. На этом модуле установлен европейский манипулятор, который делался в Европейском космическом агентстве, выводился вместе с нашим блоком и будет работать снаружи станции для того, чтобы обеспечивать проведение экспериментов. То есть, для того, чтобы все это работало вместе, синхронно. Мы это и называем интеграцией. Она будет проходить не один месяц.
– Можно сказать, что через полгода будет работать на полную мощность?
– Скажем так, будут проводиться новые эксперименты. У нас к концу года планируется доставка еще одного небольшого переходного модуля, где будут стыковочные отсеки в разные стороны, которые позволят расширить возможности состыковки новых кораблей или новых модулей к станции. Это все процесс интеграции модуля в общую станцию и в общий комплекс научного оборудования.
– Будут ли этот модуль, после того как завершится интеграция, использовать наши иностранные партнеры?
– С точки зрения научных экспериментов, если это будут совместные эксперименты, они, естественно, будут использовать такой модуль. Но люки внутри всей станции открыты, поэтому весь экипаж имеет возможность и заходить в модуль, и посмотреть, и использовать этот объем. А уже научная программа скажет, какие совместные эксперименты будут проводиться конкретно в этом модуле.
– Я понимаю, что сложно сейчас говорить именно о научной части использования модуля, но все-таки, каковы могут быть первые научные эксперименты, которые будут проведены в модуле?
– Там целый цикл экспериментов – порядка 50 экспериментов планируется. Я хочу сказать, что внутри этого модуля есть порядка 14 специализированных рабочих мест, где может быть размещено научное оборудование. Особенностью модуля является, может быть, еще и то, что места для размещения научного оборудования находятся не только внутри модуля, но и снаружи, и у нас те места, которые были на предыдущих модулях, предусмотрены, они все заняты. Аппаратура "стоит в очереди", чтобы быть подключенной на внешней поверхности станции. На этом модуле оборудованы специальные рабочие места, которые позволят устанавливать научную аппаратуру, подключать к ней энергетику, подключать средства передачи данных для того, чтобы собирать результаты научных экспериментов. И это будут, начиная с экспериментов традиционного зондирования Земли, эксперименты, связанные с отработкой технологий будущих полетов. Потому что станция – в целом, этот модуль будет только частью этой общей задачи. Для того, чтобы лететь дальше, для того, чтобы лететь на другие орбиты, нам нужно научиться выполнять определенные операции, отработать определенную матчасть, чтобы лететь дальше. И эти работы будут проводиться на этом модуле.
– Не могу вас не спросить о развитии космического туризма: в этой сфере существенный шаг вперед за последний месяц – к нижней границе космоса отправился самый богатый человек на Земле. Как вы оцениваете перспективы космического туризма, и насколько это может быть интересно именно для наших соотечественников?
– К сожалению, из наших соотечественников никто не летал как космический турист. Космические туристы у нас летают уже достаточно давно. С самого начала Международной космической станции у нас уже несколько, как мы их называем "участников космического полета", побывало на станции. То, о чем вы сказали – полет Брэнсона и Безоса на своих аппаратах – это, в общем-то, вчистую не космический полет. Мы называем космическим полетом орбитальный полет, когда мы выходим на космическую орбиту. В данном случае они на орбиту не выходят, они поднимаются на высоту, на которой можно уже летать по орбите, но скорости там недостаточно для того, чтобы совершить оборот вокруг Земли. Поэтому возможны разные варианты. Вот тот космический туризм, про который мы говорили сначала, когда туристы прилетали на станцию, он был. Он, наверное, не является основной целью космических полетов, потому что все же целью является проведение научных экспериментов, но как дополнительная возможность – привлечение дополнительных средств, расширение круга людей, участвующих в этих полетах, такое возможно.
И суборбитальные полеты, про которые мы говорим, мы их называем суборбитальные, то есть, на орбиту не выходим, но поднимаемся на эту высоту – это большой параболический полет, похожий на тот, который и мы, и европейцы, и американцы делаем на самолетах-лабораториях. Но там невесомость порядка 30 секунд, на этих самолетах. На суборбитальных полетах эта парабола, по которой летит аппарат, она больше, там несколько минут – три-четыре минуты невесомости, она повыше. Но, по сути, это примерно то же самое, что мы десятилетиями делаем на параболических полетах, имитируя невесомость на самолетах-лабораториях. Я думаю, это еще один как бы промежуточный класс, который позволит людям более широко быть привлеченными к развитию техники, я даже не скажу – к космическим полетам, но к развитию техники и, может быть, к этим промежуточным шагам в космос, которыми являются суборбитальные полеты.
– В NASA говорят, что планируют эксплуатировать МКС до 2030 года. А вот если почитать российский сегмент интернета, здесь очень много противоречащих друг другу сообщений, в том числе, и со ссылкой на вас. Где-то называется цифра 2024 год – эксплуатация российского сегмента, где-то – 2028-го. Проясните, пожалуйста, позицию Роскосмоса по этому вопросу.
– Позиция Роскосмоса на данный момент такая (и, кстати, наших международных партнеров): у нас есть согласованное решение о продлении станции (а уже было продление – сначала до 2020 года, потом – до 2024-го), и сейчас международное сообщество обсуждает возможность продления полетов после 2024 года. 2028 год – это как промежуточная дата. Что будет дальше – мы пока не знаем! Но идет обсуждение того, что целесообразно продлить полет после 2024 года.
У нас было много дебатов, как будет развиваться пилотируемая космонавтика на низкой, околоземной орбите. Но сейчас становится тоже очевидным, что после 2024 года мы будем продолжать работать вместе, в том числе, на Международной космической станции. Поэтому работу продолжаем. Будет она до 2028 года, будет она после – покажет время и покажут испытания, потому что это вопрос не просто принятия решения – политического, технического. Это еще и оценка технического состояния станции, то есть в процессе полета мы испытываем определенные системы, оборудование – да, они стареют, и уже говорилось о том, что многие системы находятся за гарантийным сроком, но вот сколько реально они могут проработать, мы как раз и узнаем в процессе испытания, в процессе полета.
