Он появился, когда был нужнее всего. В 1985 году получил почти абсолютную власть в самой большой стране. Улыбающийся генсек с южным говорком в отличном костюме эту страну в себя влюбил. Горбачев так же не был похож на своих предшественников, как предложенные им перестройка и гласность не были похожи на унылые советские лозунги. Перестройка – значит, что-то нужно делать самому, а не только выполнять команды. Гласность – значит, можно говорить, а не шептаться. Читать Солженицына, Довлатова, Набокова, Рыбакова, Бродского – за это теперь не посадят и даже не выгонят с работы.
Так его тогда встречали везде. Он стал говорить с людьми по-людски. Даже слово "перестройка" в политический обиход вошло не после пленума ЦК в январе 1987 года, а в апреле 1986, после выступления генсека перед рабочими Волжского автозавода. Это тогда было принято решение о создании АвтоВАЗа.
Он вернул из ссылки Андрея Сахарова, отправил на пенсию почти все брежневское политбюро, он настоял на том, чтобы вывести наши войска из Афганистана. Это воспринималось как добрые знаки. Он вместил в себя столько надежд, что ни один человек в мире не смог бы их осуществить. Горбачев словно опьянен народной любовью. И вместе с ним народ.
В наивном демократическом порыве директоров крупнейших заводов начинают выбирать рабочие. Итог – предприятия часто разваливаются, распадаются на кооперативы. Вот такая народная инициатива в действии. Антиалкогольную кампанию он начал, чтобы сократить смертность. Итог – вырубка виноградников, сахар по талонам, потеря 62 миллиардов советских рублей и анекдоты про безалкогольные свадьбы. Первые альтернативные выборы стали такой же приметой времени, как и пустые полки магазинов. А еще чернобыльская катастрофа, землетрясение в Армении – знаки дурные.
Советский Союз качался. Если ничего не менять, экономисты давали ему еще лет 10-15. Но нельзя одновременно менять все – экономику и политическое устройство государства, говорили Горбачеву. А он хотел все и сразу. Верил, что спасет.
Падение Берлинской стены – самый яркий пример того, как советская perestroyka поменяла устройство мира. С трибуны ООН в 1988 году Горбачев заявил, что Советский Союз переходит на принцип невмешательства во внутренние дела ГДР. И через год стена рухнула. Хотя возражали Британия и Франция. Даже в ФРГ многие говорили: нужно время на переходный период.
Но Горбачев хотел сломать сразу все стены. У западного обывателя Горбачев был моден, как рок-идол. Да что обыватель – Маргарет Тэтчер была очарована Горбачевым с первых переговоров. Еще и тем, что он показал ей карту с целями для советских ракет в Британии и США. "Железная леди", сбросив туфли, забравшись в кресло с ногами, не скрывала своего удивления. Потом она отправилась в Штаты и там сказала знаменитую фразу:
"Мне нравится мистер Горбачев. С ним можно иметь дело. Мы верим в наши политические системы. Он твердо верит в свою, а я – в свою. Никто из нас не сможет заставить другого изменить свою систему".
Но теперь мало кто помнит, что она сказала Горбачеву еще и это:
"Я сказала ему, что не думаю, что следует избавляться от ядерного оружия. Ядерное оружие – лучше сдерживающий фактор. В случае отказа от него возрастает риск обычной войны или войны с применением химического оружия".
За шесть лет пребывания у власти Горбачев 11 раз встречался с президентами США: пять раз – с Рейганом и шесть раз – с Бушем-старшим.
И мы, советские люди, впервые гордились тем, как нашего лидера встречают на Западе. Советский Союз сначала в одностороннем порядке объявил мораторий на испытание ядерного оружия, а затем подписал со Штатами Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Запад же воспринял эти шаги как проявление слабости. Ведь Москва даже не потребовала гарантий того, что НАТО не двинется к нашим границам. Так, пообещали на словах.
Впрочем, тогда поверившая Горбачеву страна про такую опасность чужого военного блока у своих границ не думала. Противостояние с Западом казалось в прошлом. А на тесных советских кухнях говорили не о престарелой немощи вождей и не о внешних врагах. Новая волнующая тема – Горбачев и Раиса. Оказывается, коммунистический генсек может так обезоруживающе любить и так сокровенно быть любимым. Спустя годы, уже после того, как Раисы Максимовны не станет, Горбачев, оценивая все, что ему пришлось пережить, скажет – самым страшным в его жизни были те два месяца, когда она угасала на его глазах.
Сейчас и не понять, когда случился этот перелом, после которого стало как бы два Горбачевых. Один почитаем за свободу гражданами западных стран, другой – тот, что вызывал все больше вопросов в своей стране. Он то начинал борьбу с репетиторами и частными таксистами, то всячески их поощрял. Сначала довольно жестко противостоял желанию балтийских стран отделиться, потом просто отмахнулся. Не замечал событий в Тбилиси. Он стал президентом не на всенародных выборах, а на Съезде народных депутатов.
Потом проиграл Ельцину. Но навсегда останется первым и последним президентом уже несуществующей страны. А крымский Форос всегда будет напоминать о путче 1991 года. Граждане не простили Горбачеву неосуществленных надежд, а аппаратные тяжеловесы – коммунистические и антикоммунистические – того, что он не встал хоть на чью-нибудь сторону. Форос – единственный советский переворот, который совершался не под ковром, Такая вот усмешка гласности.
Он остался совершенно один. Он пережил максимум, доступный человеку, – от всеобщего обожания до всеобщего унижения. Гибель страны, которую любил и которую так хотел оживить.
После отставки нашел в себе силы показать, что возможна нормальная полноценная жизнь после власти. Причем именно в своей стране. Он не покинул Россию, хотя уезжал читать лекции. А свой 80-летний юбилей отмечал в Лондоне с Шэрон Стоун и Арнольдом Шварценеггером. Макаревич пел ему на английском языке.
Эксперты Библиотеки Конгресса США включили Горбачева в число 100 наиболее изученных личностей в мировой истории. То есть им с Горбачевым все ясно. У нас-то все сложнее. Июнь 2014 года. Одно из последних его телевизионных интервью. Про то, что случилось на Украине.
Воссоединение Крыма и России Горбачев тогда назвал исправлением исторической ошибки. Не пояснил, правда, чья это была ошибка. Ведь Крым для Москвы был потерян, когда советский флаг сняли с Кремля.
Времени, которое прошло с того момента, когда он был во власти, слишком мало, чтобы расставить все точки. В открытое Горбачевым пространство свободы ринулись все. Только не все нашли то, что ждали. Горбачев освободил нас не только от коммунистической узости, но и от посткоммунистических иллюзий. И это освобождение получилось очень болезненным. Для него – тоже.
