Горнолыжные курорты Кабардино-Балкарии Эльбрус и Чегет – не только спорт. Все здесь дышит многовековой историей.
"Минги-Тау". Песня, рожденная у подножья, почти век живет вместе с Эльбрусом, попадая в ритм его ветров и лавин. Эльбрус велик и капризен и сам решает, кого и когда пускать к вершине или в небо над ней, придавить к снегу или позволить наполнить воздухом легкие аэростата.
Ветер такой, что корзину приходиться держать в десять пар рук. Что там, над Эльбрусом, не знает никто.
Он отпускает их только с третьей попытки, чтобы, поднявшись над хребтами, они смогли увидеть ледники и пики, и – черные на белом – тени настоящих хозяев этих гор. Его вольные ветра кажется только и созданы для них – словно летящих над склонами кабардинских лошадей. Уникальная порода, лучше которой не было и нет для этих ущелий и гор.
"Для нее это дом. Здесь у нее есть все – чистейший воздух, трава, вода. В горах она свободна", – говорит исполнительный директор Малкинского конезавода Залим Оришев.
Достояние республики, хранимое Малкинским конным заводом уже полтора века настолько бережно, что даже тавро тут ставят, не обжигая огнем. Вся операция – секунды, которые жеребенка можно удержать только схватив за уши и хвост. Как только разожмутся пальцы, он улетит обратно в табун, поближе к небу, где под снегом копыта найдут траву, а лучше любой конюшни – пастбище у облаков.
Рожденная в горах, способная на переход в 200 километров с грузом под 150 килограммов. Российская империя на нее делала ставку, формируя в этих краях кавалерию, а в советские времена кабардинская порода – еще и источник твердой валюты для государства. Малкинский конезавод тогда в Европу своих лошадей оправлял сотнями.
К весне они поднимутся еще выше, подальше от тепла. Прохлада и снег им нужны, как самому Эльбрусу, на склоны которого зимой тишина не ложится и по ночам.
Механическими лопатами, словно огромными ладонями, ратрак собирает разбросанный по склонам снег в одно идеальное полотно, одновременно трамбуя массой десятитонной машины, чтобы к рассвету разбитая за день трасса вновь стала пригодной для горных лыж.
Вельвет – сотни тонких полосок, что рисует на снегу гребенка – знак качества горнолыжной трассы, по которой ратраку до утра раскидывать не только снег, но и пушки, его создающие. Пока натуральный слаб, они помогают ему снежинками, созданными водой, воздухом и вентилятором. За счет перемешивания воздуха и воды и под напором вентилятора кристаллы снега образуются уже в полете.
Эльбрусская канатная дорога, что гроздьями отправляет людей и лыжи под небеса, как автомобиль, которому нужна диагностика, смазка и даже подкачка колес. Опираясь на них, кабинка проходит круг у станции канатки. Быстро расходуемый материал: постоянные перепады температур резину съедают за 2-3 дня.
"Резина трескается, приходится часто менять. Если так пристально посмотреть – они в микротрещинах. Запас есть – меняем", – рассказывает начальник канатной дороги Юсуф Нагайлев.
До конечной станции – две пересадки и полчаса в пути, а там, где до пика всего-то 1,8 километра, из обыденного – пара кафе да почтовый ящик. Самый высокогорный в России. Теперь письмо или открытку можно отправить с высоты 3847 метров. Схема та же, что и внизу: почтовый ящик, почта и почтальон. Разве что система доставки корреспонденции иная. Привычен только шелест падающих в мешок почтальона писем, но дальше их ждут мгновенный перепад высот и поток встречного ветра, сквозь который лыжи понесут в написанных на Эльбрусе строчках тепло людей и встреч. На земле, где гостеприимство часто важнее экономики.
"Я хотел бы, чтобы самую важную частицу турист забирал – тепло наших людей. Именно чтоб он хотел вернуться по-родному, к тем же людям, с которыми он общался, встречался при посещении КБР. Вернулся обратно за теплом тех людей, которые проживают в КБР", – сказал глава Кабардино-Балкарии Казбек Коков.
Тепло. Оно здесь даже в холодном воздухе гор. В песнях, словах и пальцах, что от старых веретен тянут самые теплые в этих горах нити. Шерсть – настоящая драгоценность, теплая и легкая, когда скручена в нить, и тяжелая, но прочная, если сваляна для ковра или бурки.
Глотая килограмм за килограммом, разрывая на тонкие, почти невесомые нити, старенький, еще советский механизм превращает в полотно черно-белое золото этой земли. На барабан расчесанную шерсть наматывают обязательно вручную – нужное натяжение чувствуют только пальцы.
На одну бурку нужно килограммов 6-7 шерсти, вот такой – чесаной. О чесании шерсти вручную здесь тоже не забыли. Чёски – деревянные дощечки с иглами – по-прежнему в деле. Расчесанную шерсть, разминая, укладывают пластами, придавая форму будущих бурки или кииза – национального ковра. Затем в дело вступает кипяток. Пропаренный материал остается только катать, пока он не станет плотным настолько, что не разорвешь.
Хороший кииз требует коллективного труда. Это только первое катание – три минуты. Следующие – и полчаса, и час одних и тех же движений. Так можно катать 2-3 недели. Традиционный кииз делают, сшивая разноцветные элементы. Бурка – всегда из одного куска, который для большего тепла буквально взбивают иглами. Потому в ней и не страшен ни ветер, ни дождь, с ней можно и в горы ходить, и невесту красть – не замерзнет и не намокнет. Искусство свое они хранили столетия, не потеряв ни в какие времена, даже когда в горах Приэльбрусья громыхнула индустриализация.
В 1930-х грандиозная стройка в 40 километрах от Эльбруса всколыхнула всю страну. Ради крупнейшего в СССР месторождения вольфрама и молибдена на высоте в 3 тысячи метров прорубили шахты, поставили обогатительный комбинат, а у подножья построили целый город – Тырныауз. Масштабы добычи и переработки были такими, что вскоре пришлось открыть собственную пассажирскую канатку.
От того размаха – только стены канатной станции, все еще заброшенные шахты на высоте и тридцатитысячный город внизу. Комбинат замер в конце 1990-х и лишь спустя четверть века, наконец, начинает оживать. Подвесную восстанавливать не будут – вместо нее дорога к комбинату, где заново предстоит обогащать руду с критически низким, как когда-то считалось, содержанием вольфрама, чему сюда – было время – приезжали учиться даже из Японии.
"Они удивлялись: такое содержание низкое, а такое извлечение высокое. Как?" – говорит главный инженер ГОКа Рашид Текуев.
Грузовую канатку построили еще накануне войны, в 1940-м, но через два года работу пришлось свернуть – немцы наступали. Вольфрам был настолько ценен, что его концентратом набивали солдатские вещмешки и буквально на руках уносили через перевал Бичо. Так удалось спасти почти 8 тонн драгоценного металла.
Это было, когда немецкий штандарт уже воткнули на Эльбрусе. Его поднимали в августе – идеальном для восхождения месяце, а сбрасывать советским альпинистам пришлось в феврале. По пояс в снегу они отправились к вершине с этой площадки.
"Видимость была в пределах 10 метров. Экипировки не было, то есть были в ватниках, валенках – вот так поднимались и снимали немецкие штандарты с обеих вершин Эльбруса", – рассказал историк Ильяс Шоваев.
Даже им, рожденным в этих горах – по такому принципу подбирают спасателей – на высоте 4200 не просто. И они поднимаются изо дня в день, тренируя легкие и мышцы, которые пригодятся, когда придет время взяться за акью – главное средство спасения на Эльбрусе.
Крепление максимально жесткое, в четырех местах. Человек на акью попадает чаще всего переломанный, и любая болтанка для него чрезвычайно опасна. Акью придумали североамериканские индейцы для транспортировки груза. Сейчас это идеальное спасательное средство. Акья пройдет по любому самому крутому склону, там куда не доберется даже снегоход.
Чегет. Его сложнейшие трассы не для новичков, но именно эти крутые склоны давали вдохновение бардам и поэтам 1960-х – времен, когда чегетская канатка была единственной и неповторимой.
Первая канатная дорога СССР с 1963-го скрипит креслами. Именно с ее появлением на Чегете начался советский горнолыжный бум. Она помнит и Визбора, и Высоцкого, и то, как на руках поднимали материалы для строительства первого в Союзе высокогорного кафе. Оно и сейчас на прежнем месте, на отметке 2750. Кафе "Ай", что в переводе – "Луна". Все так же здесь ставят столики по кругу, поближе к панораме гор, и то и дело звучат аккорды и слова, написанные Визбором у этих окон с видом на Эльбрус.
