Александру Проханову – 85. Блестящий писатель, публицист, общественный деятель. С юбиляром встретился Илья Канавин. Разговор получился, как всегда у Проханова, интересным и эмоционально-насыщенным.
Он живет в очень небольшом доме. Копеечная, видимо, еще советская мебель – и драгоценные иконы. На стенах лубочные картинки – рисовал сам. Некоторые еще в молодости. Непростая наивность. Каждая – кусочек огромной жизни. Его собрание сочинений состоит из 15 томов. Он видел триумфы и падения империй, заговоры, подвиги, низость. Пять континентов и 16 войн. И везде он ловил бабочек.
"Бабочки – это боги. Каждая бабочка – это злодеяние. На страшном суде мне предстоит за все это ответить. Если бы можно было, я бы открыл окно, чтобы они ожили и вернулись в свои джунгли. Сейчас я ловлю бабочек своих воспоминаний. Это не требует убийств", – говорит Проханов.
Его едва ли не самое яркое воспоминание детства – демонстрация на Красной площади и Сталин на трибуне мавзолея. Тогда он влюбился в самолеты и ракеты. Настолько, что несколько лет строил противотанковые ракеты, но работа на режимном заводе за колючей проволокой и постами на каждом этаже оказалась невыносимой. Он сбежал в лес.
"Это тоже можно было бы расценить как диссидентство. И так мои друзья расценивали. На самом деле это было диссидентством. Мне просто не хотелось жить в цивилизации, в том числе военной, мне хотелось писать мои книги, я обожал природу", – вспоминает писатель.
Работал лесником. Делал деревянные игрушки, собирал народные песни, писал. Александра Проханова взяли работать в "Литературную газету" – одно из самых либеральных изданий Советского Союза. Именно корреспондентом "Литературки" Проханов оказался на острове Даманский, когда СССР и КНР стали стрелять друг в друга.
"Я не забуду убитого китайца. Был пробит его лоб, а на шапке была красная звезда. Это ломало все мои представления о единстве коммунистического движения в мире, о победе красного смысла во всем мире", – признался Проханов.
С этого началось нескончаемое, неистовое путешествие Проханова по стране, империи, по планете.
"Мне кажется, что мое писательское дарование связано с погоней, с вечной гонкой, я гонюсь за историей. Я даже как-то подумал: кто ты? Я ловец истории, я рою ямы волчьи для истории, жду, когда история свалится в эту яму, наклоняюсь, вытаскиваю эту упавшую историю, и тащу в свои книги", – рассказал литератор.
Он видел рождение городов в пустынных степях, как чудо описывал первое появление сверхзвукового лайнера Ту-144, его гипнотизировали домны и жатвы. Он никогда не экономил слов, нанизывая образы, эпитеты, прилагательные одно на другое. Он любил индустриализацию пылко, искренно, эротично. Как женщину. Он был первым в истории журналистом, которому позволили увидеть самую смертельную тайну советской сверхдержавы – ядерную триаду. Он летал на бомбардировщике, плавал на атомной подлодке, спускался в подземные города. Те, что строили только затем, чтобы взорвать ядерной бомбой.
– Те, кто вас не знает, будут удивлены, что вы не член никакой партии. А почему?
– А что они все думали, что я член национал-социалистической что ли?
– Ну, как минимум, КПСС.
– Я никогда не был в партии, и что еще больше удивительно для многих, я не значусь ни в одной из картотек, ни в КГБ, ни в ГРУ. Хотя побывал на всех войнах.
Его первое неофициальное звание из тех времен – соловей Генштаба. Так прозвали недоброжелатели. Ну, обидно же должно быть. По себе судили обидчики. Александр Андреевич такими прозвищами гордится.
"Вот эти войны, чем они пленительны для художника? В мирное время общество – на нем надернут чехол, оно зачехлено и на этом чехле нарисована реальность. Война распарывает чехол, и вся требуха видна снаружи. Я не распахиваю, распарывает война, а я являюсь свидетелем", – говорит Проханов.
Самая честная, самая опасная правда – правда передовой. Ее Проханов собирал по всему миру, иногда парадоксально. Как тогда в Эфиопии, вместе с бабочками. Ради них вертолетчики высадили его в джунглях.
– Я сделал шаг, я свалился в какой-то овраг. В этот овраге тек ручей, а надо мной на деревьях сидели эти абиссинские бабуины. Обезьяны, такие черные, светло-полосатые, они смотрели на меня, как на какое-то странно подобное им существо.
– Ну это же страшно? Бабуин – это страшно.
– Это восхитительно. Когда ты встречаешься с бабуином, да еще на его родине, не в зоопарке, ты начинаешь чувствовать себя бабуином. Это непередаваемое ощущение.
На многих фотографиях с войны Проханов с оружием.
"Мне приходилось стрелять, да. Я не знаю, назвать ли это стычкой, но несколько раз мне приходилось стрелять. И меня некоторые наши чистоплюи укоряют – журналист с автоматом, фу, какая гадость. Наше орудие микрофон, перо. А я считаю, когда журналист попадает на войну, он сам должен себя охранять. Он боевая единица. Я сейчас смотрю наших военкоров, я думаю, что у них где-то припрятана граната", – отметил писатель.
Афганистан Проханов прошел с великой, как он ее называет, 40-й армией. С ней и выходил, когда победила перестройка.
"А армия эта возвращалась в другую страну, страну, которая уже сдала себя, в страну, в которой был Горбачев, который разрушал Советский Союз всеми возможными силами. И армия должна была служить примером вот этого попрания. Я понимал, что это огромная начинается беда", – вспоминает Проханов.
Он создает газету "День", а в 1990-м пишет статью "Трагедия централизма", где утверждает: перестройка приведет к распаду СССР. Ее стоит перечитать и сегодня, и тем, кто согласен с Прохановым, и тем, кто не согласен. Среди прочих называет три причины: децентрализация управления, отказ от идеологии, русофобия как способ выживания национальных псевдоэлит. Тогда окончательно складывается образ Александра Проханова как последнего солдата империи. При том, что он никогда не считал империю идеальной – считал катастрофой то, что грядет вместо нее. Его называют красно-коричневым, он же не перестает удивляться, "что за сучье племя эта либеральная интеллигенция".
"Ну, сейчас-то я поутих. А тогда, когда оппоненты стреляли с танков по моим друзьям и сторонникам, когда мне приходилось хоронить вместо людей кровавые ошметки, в 1993 году, когда меня били кастетом по голове, били на уничтожение, когда я видел, как испепеляют мою родину и как американские гильотины рубят дееспособные подводные лодки на севере, я позволял себе, не стеснялся в выражениях", – признался Проханов.
Он не стал участником заговора ГКЧП.
– Вам не было обидно, что вас не позвали в ГКЧП?
– Мне было удивительно, может быть и обидно. Но удивительно, потому что мне казалось, что я как бы внутри его, я со многими дружил, я чувствовал, что этот заговор назревает. ГКЧП проиграло, потому что они были слишком старомодны, они не понимали роль слова, роль в журналистике, роль в этой гуманитарной составляющей, во всем процессе. Я далек от мысли, что они пощадили мое дарование, как декабристы пощадили Пушкина, и мне кажется, мне было там место.
Он не верит, что генерал Ахромеев повесился на батарее, а министр Пуго застрелил жену и себя. Он презирает Язова за публичное покаяние. 7 ноября 1991-го Проханов вышел на парад на пустую Красную площадь перед пустой трибуной мавзолея. Единственный в истории одиночный траурный парад.
"Площадь была оцеплена, стояли турникеты, стояла милиция. И меня сначала не пускали, но там среди милиционеров оказались афганцы, а я в ту пору пользовался у афганцев репутацией, они любили меня, ценили меня", – рассказал писатель.
Против Ельцина Проханов боролся так же, как против Горбачева. Враг врага – не друг. В 1993-м через подземные коммуникации прохановскую газету "День" носят в мятежный Белый дом. Я спрашивал Александра Андреевича о страхе. В Никарагуа, в Эфиопии, в Афганистане, в Чернобыле, в Чечне. Где?
"А страшно мне было один раз в жизни только, один раз в жизни. Было страшно в ту ночь, когда войска Язова ушли из Москвы. Вот тогда я испытал невероятный ужас, какой-то реликтовый ужас, я не понимал его природу, меня бил какой-то озноб, мне было ужасно, тосковала каждая клеточка моего тела", – ответил Проханов.
У Проханова есть теория синусоиды распада и возражения русской империи от IX века по нынешний день. Происходящее он считает неизбежным.
"Все, что произошло сейчас на Украине, это русская контратака, когда Россия потеряла земли, потеряла часть своего народа, на сегодня это очередной бросок России в слезах, в громе артиллерии, в крови. Россия контратакует", – считает он.
После конфликта за остров Даманский Александр Андреевич не рисовал свои наивные лубки. А теперь начал снова.
"Я рисую контуры. Я слепой, рисую с трудом. Это Донецк, донбасский цикл. Беженцы. Это атака наших солдат. Это воюют Пушкин, Гоголь и Толстой на Донецком фронте. Это победа. Победа, которая летит с лилией над истерзанной землей", – показывает он.
